Прот. Владислав Цыпин: —
В своих заметках, составленных на оккупированной немцами территории во время Отечественной войны, митрополит Сергий (Воскресенский) писал, что «по официальной, всегда фальсифицированной, советской статистике число православных верующих достигает крупной цифры в 30 млн. Но многие терроризированные советские граждане не имеют мужества признать себя верующими перед советскими властями. Имея в виду эти и другие ошибки советской статистики, Патриаршее управление считает, что число верующих достигает 60 млн. С таким фактом приходится считаться любому правительству в России, даже большевистскому. Несомненно, что несмотря на все преследования веры и безбожную пропаганду, русские люди остались верны вере отцов»
Результаты переписи обозначали грандиозный провал «Союза воинствующих безбожников». За это пятимиллионный союз был подвергнут «чистке». Около половины его членов было арестовано, многих расстреляли как врагов народа. Власть не располагала иными надежными средствами атеистического воспитания населения, кроме террора. И он обрушился на православную Церковь в 1937 г. с таким тотальным охватом, что, казалось, приведет к искоренению церковной жизни в стране.
Между тем кампания по ограблению храмов началась по всей стране. В Смоленске красноармейцы взломали двери собора, арестовали находившихся там священнослужителей и мирян, защищавших его от поругания, и приступили к ограблению храма.
30 марта 1922 г. заседало политбюро, на котором по рекомендациям Ленина был принят план разгрома церковной организации, начиная с «ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон… Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».
При изъятии церковного достояния в 1414 случаях власть прибегала к оружию, в итоге награбленное составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней.
Уже в марте начались допросы Патриарха Тихона, его вызвали в ГПУ на Лубянку и дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство «требует от гражданина Белавина как от ответственного руководителя всей иерархии определенного и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчиненная ему иерархия»
По всей стране начались процессы, на которых священнослужители и миряне обвинялись в сопротивлении проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей. По указанию Ленина к смертной казни приговорены были верующие, арестованные в Шуе. В Смоленске трибунал приговорил к расстрелу Залесского, Мясоедова, Пивоварова и Демидова. 6 апреля в «Правде» появилось письмо двенадцати петроградских священников, среди них — В. Красницкого, А. Введенского, Е. Белкова, А. Боярского, с обвинениями своих собратьев и архипастырей в равнодушии к голодающим и в контрреволюционных замыслах, от которых они публично отмежевывались.
Один из вождей Коминтерна Н. Бухарин в кругу своих единомышленников заявил, что церковный фронт является самым опасным для советской власти, и она бросила на этот фронт 14 тыс. испытанных борцов. Бухарин призывал снести церкви с лица земли, как рассадник контрреволюции. Борьбу против Церкви надо было поручить товарищу Дзержинскому, а гражданин Белавин должен быть казнен.
Последний раз перед арестом Патриарх служил в приходском храме Москвы. Вернувшись с допроса из ЧК, он сказал своим келейникам: «Уж очень строго допрашивали». «Что же Вам будет?» — спросили его с тревогой. «Обещали голову срубить», — ответил Святейший Патриарх
10 августа «Известия» сообщили о помиловании шести приговоренных к смертной казни: протоиереев Николая Чукова, Владимир Богоявленского, Михаила Чельцова, епископа Венедикта, профессора Огнева и Елачича — и о замене им расстрела долгосрочным тюремным заключением. В ночь с 12-го на 13-е августа митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Юрий Новицкий и Иван Ковшаров, обритые и одетые в лохмотья, были расстреляны.
Сохранился текст предсмертного письма митрополита Вениамина одному из петроградских священников, который во многом дает представление о его духовном облике: «В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога… Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд… людскую неблагодарность, продажность… беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь…. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы, и дать место благодати Божией… Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда… Нужно заключиться в пределы своей малой приходской церкви и быть в духовном единении с благодатным епископом. Нового поставления епископов таковыми признать не могу. Вам ваша пастырская совесть подскажет, что нужно делать. Конечно, вам оставаться в настоящее время должностным официальным лицом, благочинным, едва ли возможно. Вы должны быть таковым руководителем без официального положения»
В год расправы над митрополитом Вениамином ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в ссылку около половины епископов — почти всех, кто отказывался признать обновленческое ВЦУ, среди них были митрополиты Казанский Кирилл, Ярославский Агафангел, архиепископы Харьковский Нафанаил, Крутицкий Никандр, епископы Тамбовский Зиновий, Владивостокский Марк, многие викарные архиереи. В отдельных случаях против духовенства применялась трехлетняя административная высылка без суда, которая введена была декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г. Уже к середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей. На скамье подсудимых оказались 732 человека, и многим из них вынесены были смертные приговоры.
Одновременно с полицейским преследованием Церкви усиливалась и кампания по пропаганде атеизма среди народа. В 1925 г. под руководством секретаря ЦК ВКП(б) Е. М. Ярославского организуется «Союз безбожников», позже переименованный в «Союз воинствующих безбожников» (1929). Через год этот «безбожный» союз насчитывает уже 87 тысяч членов. Хорошим орудием «союза» в борьбе с Церковью Христовой были действия обновленцев-раскольников.
1929—1931-й — годы принудительной коллективизации и массового раскулачивания, иными словами ограбления состоятельных крестьян и репрессий против них, вошли в историю как время «великого перелома», по словам А. И. Солженицына, перелома хребта русского народа. Эти годы по свирепости гонений на православную Церковь сравнимы разве что с кровавыми событиями 1922-го, а по масштабам далеко превзошли их.
В феврале 1929 г. секретарь ЦК ВКП(б) Л. М. Каганович разослал по стране директивное письмо под названием «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В этой директиве «партийцы, комсомольцы, члены профсоюзов и других советских организаций» подвергались разносу за недостаточную ретивость в «процессе изживания религиозности». Духовенство объявлялось Л. М. Кагановичем политическим противником ВКП(б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов» для «контрнаступления на мероприятия советской власти и компартии». Вождь отдает четкие приказы учреждениям, которые призваны были к просвещению темных масс: Главлиту оказывать поддержку издательской работе ЦС СВБ и местных «Союзов безбожников» и решительно бороться с тенденцией религиозных издательств к массовому распространению своей литературы и изданию мистических произведений. НКВД и ОГПУ не допускать никоим образом нарушения советского законодательства религиозными объединениями. Школы, суды, регистрация гражданских актов должны быть полностью изъяты из рук духовенства.
8 апреля 1929 г. президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах «молитвенных домов», просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась. Духовенство устранялось от участия в хозяйственных и финансовых делах так называемых двадцаток. Частное обучение религии, дозволенное декретом 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», теперь могло существовать лишь как право родителей обучать религии своих детей. На этом же заседании президиум ВЦИК образовал «Постоянную комиссию по вопросам культов» под председательством П. Г. Смидовича для административного надзора за религиозными общинами; в состав комиссии введены были представители таких народно-воспитательных учреждений, как Наркомпрос, ВЦСПС, НКВД, Наркомюст, ОГПУ. XIV Всероссийский Съезд Советов изменил 4 статью Конституции, в новой редакции говорилось о «свободе религиозного исповедания и антирелигиозной пропаганды». НКВД в инструктивном циркуляре председателям исполкомов всех ступеней строго предписывал уделить серьезное внимание надзору за деятельностью религиозных объединений, «зачастую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующих в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся».
От слов к делу тогда переходили незамедлительно. Как вспоминает профессор А. И. Козаржевский, «на Пасху в церкви посылались хулиганы, которые свистели, ругались… подвозили усилительные установки и громом вульгарной музыки старались заглушить церковное пение. Китайцы из коммунистического университета народов Востока врывались в храм Христа Спасителя, тушили лампады и свечи. Для борьбы с религиозными предрассудками в стране вводилась 5-дневная рабочая неделя со скользящим выходным днем. Началось массовое закрытие церквей.
На 1 января 1928 г. Русская Православная Церковь имела на территории РСФСР 28 560 приходов (вместе с обновленческими, григорианскими и самосвятскими приходами в нашей стране оставалось тогда еще около 39 тыс. общин — примерно 2/3 от дореволюционного их числа). В 1928 г. в РСФСР закрыли 354 церкви, а в 1929-м — уже 1119, из которых 322 были разрушены. В Москве до 1917 г. было около 500, а в нынешних границах города — около 700 храмов, а к 1 января 1930 г. осталось только 224 церкви, еще через два года в столице в ведении Московской Патриархии находилось 87 приходов. В Рязанской епархии закрыто было в 1929 г. 192 прихода; в Орле в 1930 г. не осталось ни одного православного храма. Закрытые храмы приспосабливались под производственные цехи, под склады, под квартиры и клубы, а монастыри — под тюрьмы и колонии.
По всей России шла война с колокольным звоном. Колокола сбрасывали под тем предлогом, что они мешают слушать радио и оскорбляют религиозные чувства нехристиан. Колокольный звон запрещался постановлением местных властей в Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове. В начале 30-х гг. был снят и перелит самый большой в России 67-тонный колокол Троице-Сергиевой лавры. Запрещен был колокольный звон и в Москве. По словам А. И. Козаржевского «Воробьевы горы находились за официальной границей города и до повсеместного запрета звона москвичи ездили туда послушать незатейливый благовест скромной Троицкой церкви. Одно время были запрещены рождественские елки. Приходилось всеми правдами и неправдами добывать деревце, украшать, завесив окна плотными шторами, чтобы сознательные соседи (порвавших с религией называли «разобравшимися») не видели».
Иконы уничтожались тысячами; в газетах часто появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами. Рвали и сжигали богослужебные книги, при разгроме монастырей гибли рукописные книги, хранившиеся в библиотеках, переплавлялась драгоценная церковная утварь. Народ в большинстве своем оставался еще верующим и православным, и не многих удавалось вовлечь в святотатственные преступления, но остановить святотатцев, удержать от кощунственных злодеяний, защитить святыни было некому. Не только физически, но и духовно народ был раздавлен. В стране вводились продовольственные карточки, но «служителям культа» эти карточки не полагались, они могли жить только на подаяние. Советский режим беспощадно мстил даже детям. О трагической участи детей духовенства вспоминал артист Евгений Лебедев, сын священника: «Вглухом приволжском городке Балаково отец служил в церкви Иоанна Богослова, и сколько же мне, братишке, сестрам за это доставалось, особенно в школе. Только и слышишь бывало: «Эй, ты, поп, попенок, кутейник!» Учиться нам, «кутейникам», позволялось лишь до четвертого класса, и с каждым годом издевательства сверстников становились все мучительней. Да еще «умная» учительница вносила свою лепту: «Ну что, «лишенец», опять ходил в церковь? Опять слушал этот опиум для народа? Ступай к отцу и скажи, что он — длинноволосый дурак!» Что такое «лишенец», я еще не понимал, что такое «опиум», не знал, но ноги все равно становились ватными. А сколь тяжело было отцу».
В 1929—1931 гг. арестам, ссылкам, тюремному заключению подвергались тысячи священнослужителей.